Сегодня наблюдается большой рост интереса к православной вере. И это наверняка связано с тем, что люди начали искать Бога. Ведь жизнь с ее крутыми поворотами очень часто заводит их в настоящий тупик. И потом у каждого начинается своя дорога к Богу. При этом основным спутником становится молитва. Она, как светильник во тьме, начинает освящать путь. Вот только нужно научиться правильно ее использовать и понимать. Поможет в этом каждому верующему самая сильная богослужебная книга – Псалтырь и кафизмы. И если с первым понятием все ясно, то второе у многих вызывает неподдельное удивление. Соответственно, неопытных верующих интересует вопрос: кафизма – что это такое? Поговорим обо всем по порядку.
Какие есть варианты расписания в чтении кафисм?
Всего есть 5 расписаний кафисм; эти расписания употребляются в различные периоды церковного года, порядок чтения кафисм регламентируется 17‑й главой Типикона. Для большей части года, исключая период Великого поста, действуют два расписания: условно они называются «летнее» и «зимнее». Летнее расписание используется следующие три периода в году:
— от Недели Антипасхи до отдания Воздвижения (21 сентября);
— от предпразднства Рождества Христова (20 декабря) до отдания Богоявления (14 января);
— от Недели о блудном сыне до Недели сыропустной (в течение двух седмиц).
Кроме трех указанных периодов, которые приводятся в Следованной Псалтири и в Типиконе, фактически летнее расписание актуально в периоды попразднств двунадесятых праздников, приходящиеся на периоды действия зимнего расписания. Таких праздников и соответственно периодов всего два: во-первых, это шестидневный цикл праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы (20–25 ноября), во-вторых, это девятидневный цикл праздника Сретения Господня, если он приходится до Недели о блудном сыне (что случается не каждый год, хотя и в более 50% случаев).
Зимнее расписание используется следующие два периода в году:
— от отдания Воздвижения (21 сентября) до предпразднства Рождества Христова (20 декабря);
— от отдания Богоявления (14 января) до Недели о блудном сыне.
Принципиальные отличия зимнего расписания от летнего в том, что на вечерне в седмичные дни читается 18‑я кафисма, а на утрене в седмичные дни (понедельник, вторник, среда, четверг) полагается по три кафисмы. Фактически различия между зимним и летним расписаниями проявляются только с понедельника по четверг, тогда как в пятницу – воскресение они совпадают.
А какие правила чтения кафизм в Великий пост?
В течение поста чтение кафизм регламентируется тремя расписаниями, из которых одно является основным; два других распространяются только на одну седмицу каждое. На 1‑й, 2‑й, 3‑й, 4‑й и 6‑й седмицах Великого поста имеет место особенное расписание. Суть его в том, что Псалтирь прочитывается два раза в течение седмицы, что достигается за счет чтения трех кафисм на утрене и чтения кафисм на часах. На 5‑й седмице Великого поста действует расписание, отличное от остальных седмиц. Причина этого в том, что в четверг 5‑й седмицы на утрене читается канон преподобного Андрея Критского, вследствие чего в этот день на утрене полагается только одна кафисма (8‑я), а на 1‑м часе вовсе нет кафисмы. Компенсация пропущенных в четверг кафисм осуществляется за счет чтения на вечерне каждого дня рядовой кафисмы (а не 18‑й, как на остальных седмицах). На Страстной седмице Псалтирь прочитывается с Великого Понедельника по Великую Среду один раз; при этом отдельно взятая 17‑я кафизма читается с похвалами на утрени Великой Субботы.
Отрывок, характеризующий Кафизма
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана. – К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом. Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него. Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью. – Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее. Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя. – Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то. – Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой. – Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше. Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом. – Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он. – Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру. – Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете? – Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше. – Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет. – Неужели? – спросил Пьер. – Это где же? – Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете? – Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал. Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его. – Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант. – Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер. – Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем]. Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору. – Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану. – Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему. Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать. – Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно? – Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами. Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку. Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции. Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов. В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении. Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения. Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом. В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление. Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Когда и где возникло разделение Псалтири на 20 кафизм?
Современное деление Псалтири на 20 кафизм появилось в Палестине примерно в VIII веке; в X веке это деление распространилось по всему Востоку благодаря тому, что монастыри Византии стали принимать палестинскую практику служб суточного круга. Это деление до XIII века употреблялось параллельно принятому в Константинополе делению Псалтири на 76 антифонов, которое практиковалось в кафедральном богослужении. После XIII века (вследствие взятия Константинополя крестоносцами в 1204 году) кафедральная традиция исчезла и деление на 20 кафизм стало безальтернативным.
Что можно сказать об обычае сидеть во время кафизм?
В древней Церкви не было и речи о сидении при чтении/пении псалмов. Известия от VI–VIII в. как для Востока, так и для Запада, говорят о сидении только за чтениями (назидательными), а для Востока и подчеркивается стояние за выпеванием всей Псалтири на ночной службе: отделы ее в известном описании синайской утрени называются статиями, στάσις – стояние, и говорится, что для пения их вставали; а отделы эти (по 50 псалмов каждый) по положению на утрене вполне отвечают нашим кафизмам. Стояния за кафизмами требуют и все Студийские типиконы.
Термин «кафизма» применительно к отделам Псалтири начинает встречаться в источниках с VIII–IX вв.; при этом долгое время (до XIV века) помету «кафизма» ставили в конце отдела Псалтири, чем указывали, что сидеть дозволяется только после чтения псалмов, во время седальнов и поучений.
По сути, современная практика сидения во время кафизм в Русской Церкви – следствие незнания этого исторического нюанса и буквального понимания термина «кафисма».
***
Михаил Скабалланович. Толковый типикон:
«Кафизмы – это особый род псалмопения, отличный от псалмопения в других местах церковной службы, например от предначинательных псалмов. Именно, псалмы здесь произносятся, ныне большей частью читаются, с наименьшею торжественностью и в более спокойном положении тела, сидя. Такой характер носят кафизмы особенно на утрене, где благодаря этому они служат отдыхом для тела и души молящихся от усердных молений – ектений и от множества торжественных песнопений.
Псалмами предначинательными, например шестопсалмием, и всеми другими, кроме псалмов кафизм, мы должны молиться и держать себя на них так, «яко беседующе невидимому Богу», почему во время них запрещается сидеть. Чрез дозволение сидеть на кафизмах псалмы их разрешается слушать не столько как молитву, сколько как назидание, как художественное произведение, наслаждаться в полной мере их поэзией. На кафизмах, следовательно, псалмы овладевают вниманием молящихся с другой своей стороны в сравнении с псалмами других мест службы. Поэтому из кафизм не выключаются псалмы, уже исполнявшиеся на тех же службах в другом месте: все псалмы шестопсалмия, вечерни, часов повторяются иногда в кафизмах этих служб.
Пока за церковными службами пелось немного псалмов, 1 или 3, что имело место до преобразования богослужения под влиянием монашества (I‑IV в.), не мог возникнуть обычай сидения за псалмопением. Он появился, когда за службами стали стараться в сутки или более выпевать всю Псалтирь.
Впервые об этом обычае упоминает Кассиан в V в. (Вступ. гл., 218), и тон оправдания, в котором он описывает этот обычай египетских монахов, свидетельствует о его новизне. Известия от VI–VIII в. как для Востока, так и для Запада, говорят о сидении только за чтениями (назидательными), а для Востока и подчеркивается стояние за выпеванием всей Псалтири на ночной службе: отделы ее в известном описании синайской утрени называются статиями, στάσις – стояние, и говорится, что для пения их вставали; а отделы эти (по 50 псалмов каждый) по положению на утрене вполне отвечают нашим кафизмам. Стояния за кафизмами требует и Диатипосис (см. ниже «Чин кафизмы»; Вступ. гл., 295, 310).
Но перенесенный на Запад, может быть Кассианом, обычай сидения за псалмами там скоро получил широкое распространение и перешел на другие части службы. На Востоке же в IX в. уже есть термин κάθισμα, который, впрочем, более применяется, как и ныне у греков, к песням, предшествующим чтению, чем к отделам Псалтири, которые большей частью называются αϊ στιχολογίαι, а славы кафизм – статиями, но уже в Ипотипосисе они называются κάθισμα ψαλμούς, а в Диатипосисе и прямо κάθισμα. След такой практики – сидения только за чтениями и стояния за псалмами кафизм – и в нынешнем уставе: седальны положены только после тех кафизм, за коими следуют чтения; так, не положены седальны после кафизм вечерни, за коими нет чтений; наоборот, седальны положены и без кафизм пред чтениями, как, например, по 3 песни канона».
Гимны
Слово кафизма
может также относиться к набору тропари (гимны) воспеваются после каждой кафизмы из Псалтири на заутрени, которой может предшествовать небольшой эктения (ектения), в зависимости от типикон в использовании и ряд аспектов повседневной реквизиты. В Славянский это называется
седален
из
седити
, «сидеть» (ср. латинский
седере
, «сидеть»).[1] Для ясности во многих переводах на английский язык используется термин
Сессионные гимны
или же
Седален
чтобы указать, что эти гимны отличаются от кафизмы псалмов, за которыми они следуют. Гимны с таким же названием употребляются и после третьей песни каноник.
